Сказочница

Добрый день! Приснился, наконец, сон связанный. Буду благодарна за расшифровку Начало его идёт с набережной в город Д., в его старой части, где много деревьев, много зелени и действие происходит летом. Я иду сюда в довольно хорошем настроении, хотя солнца нет. я встречаю здесь старых любимых друзей. Потом я попадаю в библиотеку. Это огромное здание, внутри много залов. Между ними – нейтральные по цвету и строению коридоры – просто коробки без окон, голубого цвета. А в залах – на стеллажах книги от пола до потолка. Я прихожу сюда, похоже, в выходной день, в субботу, здесь полно народу, идут лекции, много людей разного возраста и в основном очень известные люди пришли сюда. (Залы разного размера и, кажется, я уже приходила в подобное заведение в одном из своих снов, но приходила зимой во время вьюги и не проходила дальше коридора ведущего в зал.) В зале, в который я попадаю и брожу между стеллажами книг как по лабиринту – сверху из окон падает солнечный яркий свет и красота которая получается от освещения вызывает у меня желание всё фотографировать. Что я и делаю. На свой телефон. Потом я иду дальше и попадаю снова вроде бы на набережную в Д. Но теперь здесь идёт дождь. Люди скрываются под торговыми переносными тентами-палатками. Я здесь вроде как получаю задание и иду в здание, которое стоит рядом – на берегу набережной. Я вхожу и, похоже, заселяюсь в него. это здание белого цвета и очень давно заброшенное. Здесь внутри в более чистых помещениях стоят двухэтажные кровати. Я захожу сюда и углубляюсь в заброшенные комнаты. Комнаты внутри тоже белого цвета с черным налетом от пола до середины стены, черный пол от грязи. Комнатки маленькие и почти в каждой комнатке здесь – ещё комнатка внутри – поменьше. Ко мне присоединяется тучная, взрослая – Большая Женщина. Она оказывается не столько моим помощником, сколько защитником – она берет на себя труд идти туда, куда я идти боюсь и видеть то, что там есть в этих комнатах. Именно она обнаруживает, что в комнатках, куда ведут двери из более больших комнат и в коридорах, до которых я не смогла добраться – трупы. Трупы девочек-подростков с черными волосами, они, кажется, азиатские школьницы. Трупы выглядят свежими, но на самом деле они тут очень давно. Девочки были убиты и здесь замурованы в маленьких комнатках, до которых трудно добраться. Некоторые девочки были убиты с особой жестокостью. Я в совершенном ужасе от этих трупов, предпочла бы их не видеть. Но Большая Женщина распахивает одну за другой двери, входит в них, вытаскивает всё новые и новые трупы из каждой комнатки, проходит в коридоры и снова выносит ко мне трупы. Меня не то тошнит, не то льются слёзы по щекам. Но я знаю, что теперь на руках у меня есть доказательства множества убийств – сами трупы – и от признания того, что убийство было совершено, ни мне ни убийце – всему миру – не убежать.

Спасибо за ответ

Добрый день! Мне приснился сегодня загадочный сон, в котором я побывала в нескольких домах. Интересно, что вы скажите о его смысле. Заранее благодарю! Ночь. Я подхожу к воротам какого-то очень модного ночного заведения для избранных. Оно находится на территории за высоким железным забором. Высокий столб, который венчает огромный череп возвышается за воротами. Когда проходишь мимо него, он начинает переливаться, как голограмма, и это красиво. На территории я встречаю Ярослава. Отношения у нас всё ещё странные. Я ему нравлюсь. Я с ним флиртую. Мы садимся в машину – Ярослав за рулем и ночью едем по дороге в тёмный лес. В лесу – дорога, но не асфальтовая, а как тропа. По дороге встречаем милую девушку – она младше нас и влюблена в Ярослава. Я отступаю, чтобы дать им возможность установить отношения. Вместе мы едем на машине дальше и оказываемся во дворе дома. Этот дом с оживленным двором, где все друг друга знают, стоящий буквой «п» при этом современный и почти безликий, но всё-таки необыкновенный. День. Этот дом очень интересный. у него есть история. Чувствуется, что дом очень необычный, населённый, живой. Мы входим в него и попадаем в квартиру. Нас четверо – кто четвертый, не понимаю, но это мужчина. Мы входим в квартиру и мне всё тут кажется смутно знакомым. Здесь много-много комнат, здесь уютно и обстановка не новая, но классная, живая, обжитая. Здесь есть документы о жизни её владельцев. люди хранят здесь память о своей жизни и гордятся ей. Мы пытаемся понять, что это за квартира. Она находится на высоком этаже мы поднялись сюда на лифте, вышли на лестничную площадку и вот – мы в квартире. Я узнаю подиум. Он застелен голубым ковром или ковролином. Когда я была маленькой – я видела его лучше и изучила подробно, потому что была меньшего роста. Воспоминания преследуют меня, я узнаю всё больше предметов и вдруг я обнаруживаю шкаф, за дверцами которого стоят фотографии. Это фотографии тусовки кино голливуда девяностых годом. На них изображен мужчина, он не очень красивый, а значит, не актёр – скорее всего продюссер, понимаю я, или менеджер. Он дружит со звездами. На одной из фотографий он изображен на свадьбе со своей женой – блондинкой. Их прически и костюмы – из девяностых годов прошлого столетия. Я понимаю вдруг, в чей дом мы пробрались. Само по себе оказаться в чужом доме – это нехорошо. Но это дом знакомых, у которых мама оставляла меня, когда была занята, а я была маленькой. Я ужасаюсь – отсюда надо убираться! И тут случается странное – его начинает затапливать. Потоп поднимается снизу. Вода покрывает этаж за этажом. Мы находимся на одном из последних этажей и вода подступает к нам, на этаж. Мы пытаемся спрятаться, мы пытаемся что-то сделать, чтобы спастись. Но кругом вода – за окнами тоже. И вдруг достигнув нас вода начинает убывать. Я беспокоюсь за здание – после наводнения оно способно рассыпаться, потому что цемент скрепляющий кирпичи как будто вымылся. Мы кое-как выбираемся из дома. Затем я оказываюсь ночью в невысоком жилом доме. Во дворе дома не то спасатели, не то строители – дом вот-вот снесут. Я захожу туда и попадаю в квартиру к старой женщине. Она одета в халат поверх ночной рубашки, в тапочках. Здесь даже пахнет старостью. Эта женщина как и дом - уходящая эпоха как будто даже дом, её вот-вот должны разобрать. Женщина не то что выжила из ума. Но она уже не тут. Когда-то она была писательницей и обстановка в её квартире – двухэтажной всё говорит о былой невероятной жизни. сейчас её жизнь на исходе. Она берет в руки новое издание трёхтомника своей книги, которую я никак не могу прочесть в реальной жизни – так она тяжело идёт. И вдруг писательница начинает вырывать страницы в книге и дописывает действие на других листах. Она меняет книгу для меня. она пишет перьевой ручкой с черными чернилами круглым аккуратным почерком на белых листах бумаги. Я наблюдаю за её работой. В каждом томе она меняет что-то. Я принимаю от неё книги и ухожу. Оставляю. Интересно, что дом собираются сносить, но она остаётся в этом доме. И потом я возвращаюсь в старый дом Машиной семьи. Я узнаю, что они собираются его продавать. А я здесь попрятала свои детские сокровища в основном. Бархатную темно-алого цвета шкатулку в виде сердца и другие… незначительные побрякушки, которые очень для меня важны. Маша провожается меня в квартиру, открывает ключами дверь, и я откапываю вещички, припрятанные под подушками, под покрывалами, старыми простынями. Я быстренько забираю и последнее – наушники, которые оставила здесь в прошлый свой визит сюда, он был - недавно. Они послушно дожидались меня, свисая на проводке где-то в комнате. Мне хотелось сделать всё потихоньку. Но я узнаю, что Ольга Ивановна в курсе моего этого визита и мне становится неловко, как будто я забирала вовсе не свои вещи, а может быть мне неловко, что я их тут прятала. Но Маше кажется это естественным и нормальным и ничего в моих действиях странного она не видит, так же, как и её мама. Я бросаю вещички в портфель у меня за спиной и покидаю старый дом.

Добрый день! Приснился сон, но как-то не очень понятно, что там происходит и почему. Расшифруйте, пожалуйста Лето. Солнечно, тепло. Я даже слегка переборщила с одеждой – можно было не надевать поверх белой рубашки серый кардиган, да и для длинных брюк с кроссовками – рановато. Я в районе старой школы. Но я в этом районе посещаю какой-то дом. Оттуда выхожу с букетом ромашек (но не уверена,. Что этот букет был для меня) и пересекаю зелёную лужайку. Солнечно, красиво. Я стараюсь сфотографировать себя с букетом, получается не с первого раза, но вроде фотография в итоге остаётся. Потом осень. Мне в этом отрывке лет 13-16. Я в каком-то помещении, сером, неприметном. Мне кажется, за его пределами находится что-то вроде тренировочной базы для скоростных автомобильных гонок. Мы стоим с мамой друг напротив друга и вдруг мама умирает. Точнее выглядит это вроде как… мама разделяется на две части и молодая её часть (до 40 лет) умирает. А вторая более блёклая копия отделяется от неё и отворачивается от меня. Я плачу, реву в три ручья. Меня как будто подкашивает – как будто мои тазовые суставы прошила пуля и я больше не могу прямо стоять, а стою кое-как, одно бедро впереди, второе чуть сзади. Но я стою и плачу. Кажется, здесь у меня что-то происходит с нижними зубами. Я так сильно сжимаю челюсти и при этом у меня неправильный прикус – передние резцы попадаю между нижними передними зубами, отчего те расшатываются и рискуют выпасть. Поначалу я этого не замечаю: так глубоко моё страдание и я смыкаю челюсть, совсем этого не замечая. Но вдруг как будто прихожу в себе и думаю, как бы мне разомкнуть челюсти, чтобы не потерять зубы, но теперь они как будто застряли друг в друге. И тут просыпаюсь. Как в последнее время часто бывает, я не понимаю, плакала ли я во сне или наяву – тоже. Но тут соображаю, что в этом сне – я маленькая, ребёнок. И мама не умерла – она просто разделилась и часть её умерла. Значит, всё невзаправду. Снова засыпаю. Мне кажется, я в том же помещении, в этом странном ангаре. Здесь есть окна. Мама устроила себе похороны. Тут три похоронные группы стоят строем в очереди. Очередь идёт на лестницу, за ней – дверь. Я разглядываю группы. Строи состоят из маленьких девочек в воздушных платьицах и длинных носках, маленьких нарядных туфельках. Девочки в трёх строях стоят как будто по возрасту и росту: самые младшие и маленькие ближе к лестнице, самые старшие – ближе к маме, замыкающей колонну. Я наблюдаю за этим со стороны. Мама стоит в самом конце и злорадно наблюдает за тем, как её оплакивают. Это вызывает у меня внутренний бунт, мне кажется, это жестоким. И тут я вдруг иду наперерез первого строя и сбиваю двух девочек. И вдруг я вижу, что эти девочки – всего лишь пластиковые куклы. У меня что-то проясняется в голове, мол, мама не на столько жестока – живых тут нет. И тут я попадаю в ту самую комнату за лестницей и дверью. В комнате – пираты. Настоящие бандиты, в руках у них старомодные пистолеты и они окружили ванную. В ней в белой ванной я и стою. Шторки нет, но я как будто моюсь, держа в руках шланг душа. Пираты ждут, когда я закончу принимать душ. А я оттягиваю время как могу. Когда вода выключена и я стою перед ними сухая с забранными волосами (кажется, голову я не мыла – она и так чистая), я вспоминаю про серёжки. Две из разных комплектов серебряные серёжки, которые ношу очень долгое время. Стоит мне собраться полностью – мне придётся переступить порог ванной и казнь неизбежна. Мне позволяют надеть серёжки. Я беру их в руку, но роняю в ванную. Я задерживаю их правой ногой и вдруг замечаю, что ногти у меня на ногах накрашены красным лаком. Это даёт мне подсказку – значит, мне разрешили собраться на казнь полностью. Я нагибаюсь за серёжками и поднимаю их.

@Ирина ... а хочется, конечно, в Питер))) После нашей последней медитации, полегче поставить всё на свои места) там и с желаниями разберусь и целями. Надеюсь)) спасибо большое! как всегда - очень полезная информация для размышления)

@Ирина Спасибо большое@Ирина ! КАк всегда есть над чем подумать)

Лето, солнечно. Я прихожу на берег моря или океана. Солнце уже мягкое, не обжигает – время где-то после четырех часов вечера. Здесь на берегу я подхожу к маленькой светловолосой девочке – ей около 4 лет. Разговаривает она ещё плохо и вообще, кажется, не разговаривает, но она всё хорошо понимает. Характер у неё послушный, она кажется мне очень замкнутой, но ко мне она относится хорошо, доверительно, хотя и держится на дистанции. Мне нужно собрать её в дорогу – время уезжать отсюда. Здесь ещё мой папа. Он эту девочку сопровождал во время купания: её семья дала ей возможность ещё поплескаться. В это время они собрали свои чемоданы, кажется, у нас с папой отпуск длиннее, чем у её родителей и её старшего (лет 10) брата. Девочка снимает с себя спасательный жилет оранжевого цвета (он хотя и тонкий, но очень плотный и надёжный) и раздельный купальник. Эти вещи нужно сполоснуть здесь в воде. Я беру жилет. Пахнет он просто ужасно, как будто его очень давно не чистили – он весь пропах рыбой и потом. Я беру щётку и провожу по нему. Удивительно, но этого вместе с водой оказывается достаточно, чтобы запах и несвежесть ушли. У меня на руках жилет – мокрый, но чистый и готовый к упаковке. Мы оказываемся в моей детской комнате. На кровати лежит огромный чемодан девочки. Она уже упаковала вещи из моего платяного шкафа. Я приношу жилет. Девочка всё просто чудесно уложила в синий старомодный чемодан, вещи лежат как книги стопочками, каждая в своём пакетике. Я говорю ей, что пакеты с мокрыми вещами лучше положить сверху, чтобы их было легко достать и просушить. Девочка, как я сказала, очень послушная, она вообще чудесный ребёнок и очень мне нравится, она достаёт пакет с уложенным в него купальником и вещи, аккуратно упакованные и сложенные в пакеты как кирпичики, опускаются вниз. Сверху мы кладём два пакета с мокрой одеждой. Потом мы оказываемся в большом школьном холле. Здесь нас ждут её родители. И здесь можно занять чем-то детей – стоит три столика (их просто не очень много) с карандашами и бумагой. Мы с папой присоединяемся к этой семье. Родители девочки не вызывают у меня доверия и я обхожу их стороной. Они кажутся мне слишком беспечными и рассеянными, они не особенно замечают, что делают их дети, хотя мальчик всё время при них и очень послушный, он как будто хочет казаться взрослым, а девочке нужно их внимание и присутствие. Просто как друга. А они его ей не дают. Потом мы оказываемся в огромном вокзале. Здесь очень красивые древние колонны – в них вырезаны узоры с цветами и их длинными стеблями. Здание очень высокое и звуки гулко разносятся под сводом. Пока мы бежим с чемоданами я успеваю залюбоваться. Людей в вокзале очень много. Все одеты в летнюю одежду. В основном все спокойно ходят туда-сюда. Мы пробегаем через улицу и оказываемся у билетных касс. Все покупают билеты, и наступает моя очередь. Я смотрю на свой паспорт, а он весь уклеен вложениями: фотографиями, тетрадными листами с записками. Его так украсила эта маленькая девочка. И почти каждую страницу обмотала всякими памятными штучками скотчем. Я листаю страницы. Мне нужно найти разворот со своей фотографией. Меня одновременно умиляет эта поделка – я понимаю, что девочка не хотела ничего плохого. В то же время я чувствую раздражение моего отца, от того что я копаюсь. Я стараюсь сохранять исключительное спокойствие и мягкость, чтобы не показать девочке, что она сделала что-то плохое, не спугнуть её, одновременно успокоить папу, сказав таким образом, что я справлюсь и всё в порядке, но при этом мне трудно не психануть самой. Я уже отчаиваюсь найти нужную мне страницу и спрашиваю у девочки не вырезала ли она случайно страницу с фотографией? Она качает головой. Она вообще не говорит, она только внимательно смотрит на меня всё время и взгляд у неё не детский, очень мудрый, серьёзный и, мне кажется, пытливый. Вздохнув, я продолжаю поиски и вдруг нахожу нужную мне страницу – на неё девочка намотала воспоминания с моими снимками и листами в клетку из тетрадей. Я не знаю, что написано на листочках (обычно какие-то идеи и свои мысли я записываю так), а фотографии я эти никогда не видела. На некоторых я вырезана из какого-то фона, какие-то ещё фотографии… я отматываю всё это и предъявляю свой документ кассиру. И тогда я спрашиваю у своей компании, которая устроилась неподалёку на креслах в зале ожидания: до куда мне брать билет? Они отвечают: до Долгопрудного. Я не понимаю: мы же собирались в Питер, зачем останавливаться на трети пути? Мне отвечают: сначала доедем до туда, а там посмотрим, может быть, и до Питера продлим. Я вздыхаю и отвечаю кассиру, что еду до Долгопрудного.

Здравствуйте. Вторая часть сна мне кажется не для слабонервных В начале сна я пересекаю большой двор, который ведёт от дома в Д. к моей школе. Я пересекаю его до полудня, здесь тихо, сейчас разгар лета – деревья стоят зелёными, во дворе тихо и спокойно. Я прохожу по детской площадке. Тут я как будто встречаю ребёнка. Он плачет, потому что его любимый зверёк, маленький, детёныш выдры, кажется, погиб. Или он просто нашёл его маленький трупик в песке. Ребёнок очень расстроен. Я хочу избавить его от страданий и выкопав ямку здесь же на детской площадке, я кладу трупик в неё. Затем я иду дальше к своей школе. Я учусь в последнем 11 классе. У нас очень продвинутая школа. Здесь всё учитывается по потребностям и желаниям. Моё расписание довольно свободное. Я прохожу по небольшой площади и тут встречаюсь со своими одноклассниками. Почему-то уже почти ночь, всё ещё лето. Мы очень взрослые старшеклассники. Мы уже взрослые люди. Я одета как взрослая красивая женщина, идущая со свидания: в платье на тонких лямках и от моих шагов разносится стук босоножек на высоком каблуке. Настроение у меня отличное. Я не уверена, что готова к выпуску, просто наслаждаюсь тем, что я взрослая. И сверившись с расписанием иду на урок английского. Вдруг я понимаю, что не смотря на то, что не пропускала занятий, всегда приходила учиться, я по какой-то ошибке редко заходила в класс английского. Из 8 уроков была только на одном и вот пришла во второй раз. Мой класс ушёл далеко вперёд п программе. А я отстаю. И кроме того, я как будто забыла и то, что знала без необходимой постоянной практики. Школа эта очень продвинутая: здесь столы стоят не рядами, а вдоль стен, чтобы все могли друг друга видеть. Я еле-еле высиживаю урок, учитель думает, что пропускала я из-за своей излишней самоуверенности и надменно общается со мной. А я пребываю в страшной растерянности. Я остаюсь после уроков. Кажется, я решаю нагнать программу. Наступает глубокая ночь. Я слышу, как уходят учителя по домам и запирают школу и ставят её на сигнализацию. Я выхожу в главный холл, где так же вдоль стен стоят столы для собраний вне уроков, здесь можно пообщаться. Я спокойна. Я знаю, что проведу время с пользой. Но моё спокойствие нарушают двое мужчин, которые взламывают дверь, решив меня спасти. Я встречаю их. Они удивлены, что со мной всё в порядке и они зря переживали. С любопытством оглядывают холл и проходят в его глубь. И один из них едва не пересекает луч, пересекающий холл, это сигнализация. Я успеваю его остановить. Они занимаются своими делами – разглядывают как здесь всё странно устроено: одновременно и по-домашнему и немного по-детски и в то же время вроде бы всё для дела. Я в это время разбиваю много куриных яиц и взбиваю их. Как будто собираюсь готовить безе или вроде того. Всё это я делаю здесь же. когда они становятся нужной мне консистенции, я останавливаюсь и собираю всё ложкой, чтобы приготовить всё дома в печке. Мы уходим отсюда. Вторая часть сна: я купила осьминога или даже поймала его сама, поэтому он ещё и живой – как будто это доказывает мой подвиг. Вообще в этом не было нужды: продаются уже не живые для приготовления пищи. Но я всё сделала сама. Мне почему-то кажется, это ценным. Осьминог как будто хочет мне отомстить. А я несу его для шикарного ужина к своей подруги. Сначала я заглядываю к родителям домой, оставляю у них ненужные мне сумки и поднимаюсь к своей подруге. Этот осьминог всё время старается впиться своими тонкими щупальцами в моё тело, в руку, которой я держу пакет с ним. Осьминог довольно большой. Но я всё-таки приношу его подруге, я показываю ей, какое шикарное и необычное блюдо с ним можно приготовить и какой будет гарнир. Всё это я изображаю ещё с живым осьминогом. А потом я оказываюсь дома в Дм. Я в своей ванной, одета в хлопчатобумажный короткий халат. Рядом со мной стоят А. и моей отец. Я прошу их помочь мне. Я показываю им свои руки – во всё моё тело впиваются щупальцы этого осьминога. А. и мой папа хватают скользкие щупальца и вытаскивают из моих рук и ног и сбрасывают их в какой-то таз. Я снимаю халат с плечей и наконец полностью раздеваюсь. Кожа по всему телу у меня выглядит так, будто её долго тёрли жесткими материалами. Она выглядит воспалённой и порозовевшей и к тому же она шершавая и сухая. А. и мой отец немного смущены, я спокойна и в то же время решительна: сейчас не до стеснения – нужно вынуть как можно больше щупалец, пока они не скрылись под кожей. Они стараются сделать это. Но всё им вынуть не удаётся. На теле остаются рытвины. И я хотя очень оптимистична и стараюсь держаться стойко, готовлюсь к тому, что мне нужно выяснить, как это повлияет на моё здоровье и жизнь и существует ли какое-то противоядие или вакцина от этого. Тут я оказываюсь у своей подруги Н. в гостях. Настроение у неё хорошее. Она рассказывает как историю своего нежданного успеха, что недавно вернулась от родителей ни на что особенно не надеясь, но как вдруг ей стали подворачиваться разные проекты и сейчас она успешна и хотя она много зарабатывает, она ещё не успела благоустроить свою жизнь и обзавестись своим личным жильём. Волосы у Н. поразительно длинные.

@Ирина Описанное во второй части скрывалось от меня в жизни - не вижу, что я делаю для других. Только то, что как отражается на мне происходящее со мной. Спасибо большое.

Здравствуйте. Я как-то раньше не любила неприятные сны (то есть которые мне казались неприятными, потому что ранили меня). Но написав последний неприятный и получив его толкование, наоборот ощутила за них привил благодарности и за сон и за толкование-поддержку. Поэтому решила и этот написать. В этом сне я работаю в какой-то конторе. Есть злое начальство, которое эксплуатирует людей: с одной стороны даёт много ценных вещей, которые не используют сотрудники, и при этом не кормит. Настроения на работе просто чудовищные. Я выполняю работу посыльной. Мне нужно приносить воду и продовольствие. Для этого я хожу про просёлочным пыльным дорогам к складам, где я получаю воду. Удивительно, но погода здесь славная. Всё время светит солнце, хотя кажется, оно скрыто дымкой. По дороге назад я прохожу мимо прилавка с хлебо-пекарными изделиями. Лавку содержит женщина, она же и печёт всё, что есть на прилавке. Здесь есть и простые булочки и хлеб, а есть изумительные вкусные и к тому же полезные лакомства. Я стараюсь преобразить рабочий процесс, наполнить коллег хотя бы малой толикой радости и, заботясь об их здоровье, я покупаю им вкусный и очень полезный хлеб. Но вместо благодарности, я встречаю отчаяние: чем более вкусные продукты я приношу, тем более искусными и вкусными должны быть продукты, которые мы сами производим. Меня выводит из себя отчаяние, нежелание соответствовать, нежелание «перетрудиться» и делать по-настоящему хорошо. Поэтому я, собрав всю свою храбрость, отправляюсь к начальству, которое воспринимала как тиранов. Это несколько влиятельных людей. Они очень заботятся о материальной ценности тех немногих вещей, которые дают персоналу, это делает их жадными и расчётливыми. Я прихожу со своим рюкзаком, с которым ходила добывать продовольствие, и отдаю им казёные принадлежности: в основном брендированную одежду, которую я даже не распаковала. Последней я достаю подставку для канцелярских принадлежностей. У неё дно имеет форму окружности, в ней гремят почти истраченный карандаш и много всяких скрепок, прищепок, ластик, две ручки. Подставка большая с большим количеством разных отделений. Я гремлю ей, показывая, что у меня ещё есть в рюкзаке. На подставку с жадностью и вожделением смотрит женщина, которая ответственна, видимо, за выдачу всяких принадлежностей. Но я говорю, что эта вещь моя и отдавать я её не собираюсь. Я убираю её в свой черный спортивный очень удобный рюкзак и ухожу. Я иду к небольшому домику, где тут живет и работает Р. Я иду попрощаться. Я раздражена и выражаю Р. своё недовольство работой, как будто он в ней виноват. Хотя сам просто трудится, приняв обстоятельства. Кажется, ему тоже тут многое не нравится. И он совершает неожиданный выпад в мою сторону. Он бросает в меня серебряным православным крестиком, который я когда-то давно, доверившись ему, подарила, в надежде, что он будет ему помогать. Крестик не обычный. У него толстые перекладины и горизонтальная длиннее вертикальной. Р. Кричит на меня, говорит, что ему эта вещь никогда не была нужной, потому что он другой веры. Я выхожу из его рабочего домика. Погода прекрасная. Весна, всё цветёт. И я вдруг от горя падаю прямо лицом на асфальт. Я лежу на нём лицом вниз. Я не ранена, падение не причинило мне боль. Просто именно так я себя чувствую. А потом я встаю и решаю, что мне нужно искать другую работу и нет смысла горевать о том, что только что случилось с Р.

Лето. Я еду в Д. на машине С.. Эта машина огромная. Вроде Уаза 469. Расцветка у машины военная. Машина сверхпрочная, железная, в огонь и в воду может въехать. Настоящий танк. Мы едем в Д. и въезжаем в город. Мы с С. Давно не в отношениях и я это подчёркиваю, хотя он мне дорог. В городе солнечно, летняя чудесная погода. Где-то на территории лесопарковой зоны мы останавливаемся на привал. Мы спим рядом на одной кровати или вроде того. Мы лежим оба на боку, лицом друг к другу. На достаточно большом расстоянии и кисти наших рук лежат друг на друге. Он так ничего и не понял, он не хочет понять, допустить, что это всё не будет иметь продолжения. Поэтому я и ухожу. Я иду к дому родителей по большой улице. Сумерки сгущаются и кажутся мне очень опасными. У меня есть телефон. Я нашла его в старом сейфе. Телефон мобильный, кнопочный, уже очень старый. Но благодаря этому он не разрядился за все годы лежания в сейфе. По дороге к дому родителей я звоню С. потому что мне страшно, и мне нужно чтобы со мной кто-то разговаривал. Мне стоит большого труда найти номер его телефона. Я его не знала наизусть и каким-то чудом нахожу сообщения от него. Эти сообщения в телефоне ещё с того времени, когда наши отношения только-только начинались. Я звоню ему. Но кажется не дозваниваюсь. Я всё ближе к дому, я тороплюсь. Самый тёмный и небезопасный участок дороги я преодолела. Опасности реальной как будто не было. Просто мне было ужасно одиноко, я боялась именно этого, похоже. И того, что из-за этого вокруг меня сгущаются странные сумерки. Я приближаюсь к мосту. Строительство его заканчивается, его перекидывают почти через весь город с одного берега на другой. Здесь полно рабочих. Мне не страшно быть среди незнакомых людей, мне не страшно, когда я просто с кем-то говорю. Там идёт очень сложная работа. Мост обрабатывают каким-то ужасно едким раствором у самого его основания. При этом рабочие не в масках, хотя и униформе и касках. Запах ударяет мне в нос, я зажимаю его и не дышу – он просто разъедает и способен убить меня. Я иду дальше, рабочие на меня смотрят – обязательно кто-то найдётся, кто нарушит границы работ. Этим человеком в этот раз оказалась я – я ведь спешу домой. При этом вообще работы ничем не огорожены. Я иду зажав одной рукой нос, другой рукой прижимаю телефон к уху, но не уверена, что я с кем-то разговаривала, может быть, ждала, что мне ответят. Пройдя участок работ я вдыхаю свежий воздух. Я встречаю своих знакомых, они тут гуляют в сумерках и у них всё хорошо, обычный вечер обычного дня, они идут развлекаться. Я же спешу к дому родителей. Когда я приближаюсь к дому, мне звонит мама. Я знаю, что папа спит, а мама в это время мне говорит, что все эти мои отношения с С. И А. - из-за них всё между нами портится, портятся наши отношения, и как будто значит из-за этого надо отказаться от отношений с мужчинами. Я в ярости. Мама давит на жалость, обвиняет во всём меня – это приводит меня в бешенство, и я кричу на неё и кладу трубку. Я останавливаюсь возле дома и не иду дальше. Я вижу машину А. – его железную грязно-персикового цвета восьмёрку. Он едет на ней мимо дома моих родителей. Я останавливаюсь и провожаю взглядом его машину. Он сам не то подходит ко мне, не то дозванивается до меня. Он рассказывает, ему звонил С. Он в панике от того, что я сбежала, они оба переживают и хотят меня найти. Я возмущена, тем, что А. вообще вмешивается. И тут из меня просто начинает как будто брызгать яд – я поддеваю его словами, издеваюсь над ним, пытаюсь по крайней мере. Он-то конечно непрошибаем и главное – у него своя жизнь. А я всё ещё страшно злюсь на него.

Здравствуйте. Мне приснилось два сна в разное время. Но пока записывала второй, неожиданно поняла, что между ними есть сходство. поэтому выкладываю в связке. Мне снился сначала С и то, как мы с ним взаимодействуем: по коридорам здания ходим. Потом снился мужчина в ванной. Взрослый, отёкший. Он алкоголик, возможно, что и бывший, но это видно, что он алкоголик и старше меня значительно. Япредана ему не смотря ни на что. Не смотря на обрюзгшее тело. Не смотря на то, какой он неприятный человек. Он лежит обнажённый в ванной, ремонт тут исключительно модный: света мало, темные кафельные стены немного бликуют, белая тут только сама ванная. Он прогоняет меня, отсылает меня от себя. Я ухожу, махнув на него рукой. Ухожу чтобы встретиться с другим мужчиной. Он музыкант. Он иностранец. Мы встречаемся с ним в очень уютном здании. Небольшом, семейном. Это длинная стена домов по обе стороны от дороги, для семейных людей. Там прекрасная уютная обстановка. Мы ходим с ним по комнатам, в каждой из них мы сидим, болтаем, переходим в другую. Мы забираемся на чердак и, кажется, даже на крышу, чтобы посмотреть, как прекрасно не только внутри дома, но и снаружи. Мы разговариваем. Он очень мне нравится. Мы понимаем друг друга. Я стараюсь говорить на его языке – на английском. У меня это получается как будто само собой, хотя я не понимаю, как и когда задумываюсь об этом, то немного смущаюсь. Мне нравятся его песни и музыка. Она очень нежная, искренняя и душевная. Мы проводим тут день. А потом он уходит по делам и возвращается. Но с ним что-то случилось, что-то неприятное. Вернулся в дом, на нём футболка с надписями о каком-то мероприятии. Белая футболка с черными прямоугольниками со словами, он как будто что-то себе повредил или у него были неприятности. Тут мне становится страшно за него, мы лежим вместе и я обнимаю его. Мне хочется ему помочь изо всех сил. Но как-то так получается, что хотя пострадал он, он меня же и утешает, он меня успокаивает и защищает и мне становится тепло у него на груди. Пока мы переживали друг за друга и пытались неловко объяснить друг другу как мы друг другу дороги, мы целовали лица друг друга, но боялись поцеловать в губы. Мы как будто самые лучшие друзья, самые дорогие люди и боимся это потерять. Вроде бы всё очевидно, но решительные и однозначные шаги никто не делает. Между нами ещё нет отношений, хотя мы очень хорошо проводим время и прекрасно друг друга понимаем, симпатия явная. Я ощущаю покой, но не только от того, что он рядом, что он дорожит мной, но что он дорожим и моим покоем и может быть сильным сам и защитить меня. Когда ему он уезжает дальше, я дарю ему книгу с запиской. Очень красивую книгу. Может быть, мою любимую, а может быть я написала её сама. Я говорю ему что-то на русском языке. Что-то очень важное, искреннее, простое и объёмное о том, что чувствую к нему. Язык как будто разделяет нас. Но он всё равно слушает меня. Он уезжает. А я остаюсь. И на меня накидывается моя мама, почему я ничего не сделала, чтобы его удержать, ведь он такой видный, такой популярный. Такой покровитель и друг – это в жизни очень важно. Мама, как всегда, всё понимает по своему и совсем не так, как чувствую и понимаю я. Не проходит и дня, как я получаю от него сообщение в мессенджере – что очень неожиданно. Он пишет мне и вставляет одно русское слово. Он хочет знать, что оно означает. Это слово «единственное». Я понимаю, что он хочет учить мой язык и понимать меня и это начало.

@Ирина Здравствуйте! Доколе... нда. Спасибо большое!

Я приезжаю в Питер или в какой-то город. С Н. и К. Это всё одна команда для меня. Я оплатила эту стояночную квартиру. Заплатила 30 тысяч. Я пишу стояночная – потому что мы поедем дальше. Наш путь идёт дальше. В этой квартире я готовлю для всех еду. Что-то с мясом и овощами– какие-то котлеты – которые сама при этом не ем. Я знаю, что готовлю их для других. Не знаю точно зачем, потому что меня никто не просил. Но тут на кухне мы все что-то готовим. И вдруг через коридор в кухню проходят люди. Они начинают проходить и забирать то, что я приготовила. Они не говорят ни слова, они не здороваются и вообще не обращают внимания на меня, хотя я здесь. Это шокирует меня и у меня пропадает дар речи, я просто наблюдаю за ними. Они берут едут. Я иду в комнату, очень удивлённая. И вижу из комнаты, как другие люди заходят в квартиру, проходят по коридору и идут дальше в кухню. Все они забирают еду из холодильника. Я по-прежнему шокирована и не знаю, как реагировать. Они ведут себя так естественно, согласно какому-то своему порядку. Мне кажется, что некоторые из них двигаются воровато, как будто знают, что делают что-то нехорошее, другие беседуют между собой, смеются и поэтому не замечают меня, другие – двигаются решительно. Пока это происходит пребывает ещё одна наша знакомая, подруга Н. – Л. Я наблюдаю за людьми, которые входят в квартиру. Мне кажется, в основном, это женщины. Все эти люди – какие-то убогие, они не статные, не красивые, они низкого роста, худощавые. Большинство из них азиаты, как будто вьетнамцы. Кожа у них смуглая. Я решаю, что нужно наконец что-то предпринять. Всех этих людей я прошу заглянуть как будто в дальнюю комнату квартиры или общую комнату на этаже. Сюда приходят разные люди. Некоторые из них плохо говорят по-русски, а те, кто говорят, говорят странно, издеваясь над словами, как будто передразнивая. Здесь есть африканцы. Но скорее северные – у них более светлая кожа. Один такой – вроде местного старца или мудреца, он самый взрослый здесь, и грудина у него костлявая, сухая, а низ туловища – наоборот непропорционально упитанный. Я описываю им ситуацию. Вообще я тут какая-то очень миролюбивая, очень мягкая. Я говорю им о том, что чувствую, что увидела, что меня поразило, я стараюсь им описать ситуацию, чтобы они поняли, что произошло для меня. Меня так часто перебивают, не слушают, скучают, что я никак не могу дойти до сути и до конца истории. Но я очень терпелива и продолжаю говорить и пытаюсь довести рассказ до конца. При этом мои знакомые, которые здесь так же присутствуют, держатся очень холодно, очень отстранённо, они брезгливо относятся к этим людям, которые населяют дом, и они предпочли бы сделать вид, что ничего не произошло, но, покинув дом, хаять его с издевкой и высокомерием и удивляться. Я пытаюсь закончить историю. Меня перебивает «старец» он рассказывает о жизни на родине. О том, какие энергии и эмоции выражают их местные танцы. Они часто стучат ребрами ладоней по бёдрам, как будто подчеркивая и заостряя внимание на связи между бердом и тазом/пахом. Все пытаются повторить эти движения от нечего делать, они паясничают. А я переключаюсь на этот танец со всей серьёзностью. Я пытаюсь его повторить, повторить это движение и спрашиваю, что оно означает. «Старец» хотя и знает, что это, но моё внимание очень важно и льстит ему. Ничего вразумительного мне не отвечает, он говорит – это просто движение, его все делают. Наконец, большинство людей уходит. Остаются четыре слушателя из жителей этого дома. я дорассказываю им эту историю и плачу, плачу, потому что заплатила деньги и большие, как мне кажется, чтобы всем было хорошо и комфортно. Что меня расстраивает присвоение чужого, что я не знала, что здесь так принято, а оказалось, что эта квартира она вообще для того и нужна: не у всех есть холодильники, не все готовят, а здесь всегда можно поесть и у всех сюда есть доступ. Я не знала этого, меня это огорчает и я плачу. Четыре человека дослушивают меня и они растеряны от того, что ничего не могут сделать с тем, как всё заведено и потому что я не знала правил этого места.

Спасибо за быстрый ответ! Очень похоже на то, как я ощущаю и как думаю о том, что происходит. А сон и правда очень красивый и яркий, очень хотелось поделиться Ещё раз благодарю за ответ и помощь в понимании.